В редакции «Родной Кубани», где мы договорились встретиться, были включены мониторы, от них исходило космическое мерцание. Виктор Иванович сидел перед одним и работал. «Я много раз давал интервью. Всё уже написано во всех газетах», – сказал он. После небольшой паузы заметно потеплевшим голосом добавил: «Летописи читайте, нужно молитвы знать, много хороших святоотеческих текстов. Это, я бы даже сказал, лечебные тексты, они врачуют душу и, представьте себе, тело». Так началось наша беседа.
– Существует такое мнение, что писательский дар ко многому обязывает, поэтому человек, им обладающий, несчастен…
– Я не согласен с подобной точкой зрения. Несчастье, может быть, только глубже раскрывает талант, вот и всё. Да, писатель тонкая натура. Но знаете, я никогда не преувеличивал особенность страдания и величия литераторов перед страданием той же крестьянки. Я дружил с брянскими стариками и думаю, что Мария Матвеевна Данькина не менее тонко чувствовала, чем Ахматова, Цветаева, Анна Бунина. Простой человек достоин не меньшего сочувствия, чем актеры или писатели. Простые люди тоже могут быть великими, потому что ближе к природе и тоньше её чувствуют, понимают.
– Что Вы и Ваши герои-странники искали в глухих деревнях, зачем ходили по разбитым деревенским дорогам?
– Ничего я не искал — я жил и чувствовал. И то, что я любил, мне хотелось запечатлеть, жил ли на улице Озерной в Сибири или в посёлке под Анапой. Сейчас, когда страна развалилась, разрушены все основы, особенно радостно и грустно вспоминать спокойное время. Я был совсем молоденький, для меня деревня была сказкой, в ней было что-то дорогое, что хотелось удержать.
А в Краснодаре оставались «бывшие кости» по домам, никому не нужные. О них не писали, было такое, мягко говоря, неудобное время для проявления патриотических чувств. А я любил, жалел их. И когда погружался в архивы, то млел от сочувствия этому миру казачьему, прошедшему, убитому, осквернённому.
Я писал не против советской власти, меня интересовали люди забытые, чудные. С Бардадымом мы ходили по дворам. Это было так волшебно, прошлое казалось таким загадочным и великим! Мне нравилась древность. Когда-то я написал «Осень в Тамани». В Тамани не только Лермонтов, там был и летописец Никон, и апостол Андрей Первозванный. Тамань – это наше древнее место. Я бродил там, как дитя.
А потом встретил человека, который очаровал меня своими рассказами о Екатеринодаре. Он был душою этого города, таким «домовым». Я изучал архив, разговаривал со старожилами. Затем написал «Наш маленький Париж». Говорить об этом очень трудно. Не всё можно рассказать, но кое-что можно почувствовать, если читаешь роман. Нет в нем сюжета, там есть только чувство моё.
– Вы пишете с особой теплотой, любовью о старой России. Что было в ней главным?
– Мне дорога убитая Царская Россия — Россия князей, святых, великих императоров, которые строили её. Это была величайшая держава, величайшая русская цивилизация с длинной-длинной историей.
И когда недавно в связи с Крымом произносили слова в оправдание того, что мы делаем, никто не вспомнил, что мы боремся за Киевскую Русь, и вот там, где, может быть, крещение было, устроили этот вертеп из покрышек, какие-то негодяи ходили с дубинками, были пожары. Ни у кого не дрогнуло сердце, что горит Киевская Русь! Сколько дискуссий было, но ни разу не слышал я этих имён: князь Святослав, Владимир Мономах, Олег, Ярослав, хоть бы кто-то сказал, да так красиво, сильно. Вот это и есть безродство, от этого у России ничего не получается.
Для меня Родина существует не только с того момента, когда я родился — она далёкая-далёкая. Как прекрасно думать об этом, вспоминать, открывать книги, то старые, ветхие, то новые, смотреть на гравюры, рисунки поздние, жалеть, что нет тех великих людей с нами. Как они не похожи на нас: не похожи одеждой, какой-то смиренной простотой. Отовсюду веет необыкновенной тишиной, огромными пространствами, сиротливостью, одиночеством.
Я бы каждый день вечером программу «Время» начинал с оповещения, что столько-то веков назад был подписан Стоглав, родился такой-то святой, что в таком-то году Ольга ездила в Константинополь, приняла там крещение.
Великая культура православной Руси покоряет всякую душу. Посмотрите, какие тексты оставили нам наши предки! Читали прославленные наши артисты когда-нибудь «Плачь вдовы Дмитрия Донского» по радио? Они не способны, у них той мелодии в голосе не будет, потому что это суетливая, московская, ширпотребная публика. Вы знаете, какие тексты не читаны? Вот если бы их слышали наши молодые, другие дети у нас росли бы.
Когда чувствуешь эту древность, эту изумительную чистую воду истории, то вся Россия кажется роднее.
– Один безымянный герой есть в «Нашем маленьком Париже», некий молодой князь. Правильно ли я думаю, что этот таинственный юноша существует не только в вашей книге, но был хорошо известен в начале 20 века и звали его Олег Романов?
– Когда я писал роман, то многое не было известно, в том числе про Олега. В романе я не назвал его. И там немножко обобщённо о князьях. Тогда трудно было представить, что когда-то свободно можно будет говорить о дореволюционной России, думали, что ещё долго это будет не нравиться советской власти. Поэтому, вставляя что-то, мне не принадлежащее, может быть, я поступил слишком вольно, но я хотел только оповестить современного читателя, насытить его знаниями и чувствами пропавшей истории.
А потом, когда я жил в 1995 году у матушки в Пересыпи, я снова вспомнил об Олеге и так заскорбил. Одарённый, дивный мальчик был, правнук Николая I, Пушкиным увлекался, рукописи нашёл в архивах, стихи писал чисто, изящно, с каким-то привкусом усадебного дворянства, как журнал «Столица и усадьба». Помню, что я на огороде работал, и он все время был со мной, князь Олег, в моих мыслях.
Меня привлекала дворянская великокняжеская среда своей неизвестностью, обособленностью, «тонкой косточкой». Хотелось понять, каким было прошлое. Как крестьянина меня это всё, наверное, волновало. И я так захотел об Олеге чуть-чуть лирично написать, не делая никаких открытий, просто выражая свои чувства. Мой «Светлый князь» - это уж совсем другое, не глава из романа «Наш маленький Париж».
– Как историк, человек, который всю жизнь посвятил изучению документов, летописей, воспоминаний, скажите нам, каковы последствия равнодушия к прошлому?
– Полное незнание истории очень вредно, особенно для политиков. Если бы политики так же дорожили древней историей, как я вам рассказывал, то многих безобразий не произошло бы в нашей стране, они бы чувствовали, как все это досталось, и так просто землю нашу не разбрасывали.
Когда вы едете в поезде, вы думаете не о том, что тяжело и тесно, и жарко, а думаете: «Едешь, едешь, а конца нет». А ведь это наши предки расширяли Русь, берегли земли. Такого чувства не было у советского народа, поэтому мы быстро потеряли страну. Вот зачем нужно знать историю.
Историю нужно знать ещё и для того, чтобы чувствовать всех своих праотцов, все гены свои, где-то спрятанные в глубине веков, ведь там, поблизости от великого князя Владимира Мономаха, находишься и ты. Люди, которые плакали на площади в Крыму, не только исстрадались от украинских националистов, которые замучили их, не давали русскому языку звучать; страдания земли вылились воспоминаниями о том, как и деды умирали за Севастополь, Керчь, Феодосию. Это произошло даже на каком-то таинственном Божьем уровне. Крым русский должен быть дома. Америке этого не понять. Сбежавшиеся со всего света бродяги, ни разу не защищавшие свою землю от врага, что они могут понять? Вот они так себя и ведут. У нас – почва, у них – сберкасса, банк.
– В прошлом году журналу «Родная Кубань» исполнилось пятнадцать лет. Известна его трудная судьба, Вы издаёте журнал практически в одиночку. Что Вами движет?
– Один злой критик говорит про меня всё время, что я в журнале продолжаю писать «Наш маленький Париж». Просто и роман писал, и журнал издаёт один и тот же человек. И отношение его к истории, людям, России не изменилось.
Вы говорите, что судьба журнала трудная. Но вся письменность находится в таком же положении, особенно тяжело было при Ельцине и чуть позже. Сейчас, может быть, как-то получше станет. В последние годы изменили финансовый статус журнала, стараются распространить его. Но поскольку государство плохо относится к культуре, то и журнал испытывает неудобство. Его не продают в газетных киосках, перестают брать для библиотек края, московский закон не позволяет государству покупать журнал для своих детишек. У нас ведь образование, сами знаете, до чего довели. Вот в этом трудность.
Но потом журнал испытывает, конечно, отрицательное воздействие Интернета, телевидения. Молодёжь сейчас меньше читает, казачество не читает ничего, поэтому мы не чувствуем особенно своего влияния. А где-то в станицах кто-то читает, иногда плачет, пишет, звонит, подписывается.
У меня никогда не было желания овладеть массами. Это неосуществимо. Литература не спасла страну. Лучшие писатели, многие из которых живы, не спасли. Есть много других причин, из-за которых мы не можем добиться того, чего нужно добиться. Если человек не любит читать книги, не тоскует по ним, не жаждет обогатиться звучными строчками или идеями, то ничем не поможешь, таким создала его природа. Литература помогает только тем, кто воспринимает её близко к сердцу.
Автор: Валентана ЧАЛАПКО
Фото: Анастасия ТОКАРЕВА
