Буквально в прошлом месяце на одном из семинарских занятий преподаватель спросил нашу группу: «Что значит быть русским? Обязательно ли иметь русское гражданство, жить в России или говорить на русском языке, чтобы считаться истинно русским человеком?» Ответов было много, причём самых разных, но сказать, был ли среди них правильный, трудно. Да и вообще, есть ли правильный ответ на этот вопрос? В силу своего юного возраста, не до конца сформировавшихся и отшлифованных взглядов я и сама затрудняюсь ответить. Но кажется мне, что наиболее близко к действительности и правильности было и есть миропонимание Юрия Ивановича Селезнёва.
Он родился 15 ноября 1939 года и вошёл в историю как критик и достоевист, чьи книги дали возможность совершенно по-иному посмотреть на русскую литературу и критику.
Тема моего доклада «Литература и мир глазами Юрия Селезнёва», но литература и мир здесь понятия родственные, ведь классическая литература, о которой и будет идти речь, — это и есть то самое зеркало, в котором без искажения отражается окружающий нас мир. Селезнёв писал, что литература для критика (а мне кажется, что и для читателя, ведь многое читатель постигает через критику) — это «воплощённые в художественном образе, национальные, государственные, общемировые, духовные, нравственные, общественные, идеологические процессы, конфликты, проблемы эпохи». А ещё он говорил, что «история русской литературы всегда была и историей русской мысли» (Селезнёв Ю. — Память созидающая // «Ответственность». Краснодар, 1987). Ибо «Истинный писатель — всегда “эхо” своего народа, а язык, слово — его творческое, его нравственное лицо» (Селезнёв Ю. — Память созидающая // «В преддверии героя». Краснодар, 1987). Не согласиться с ним трудно, да и разве можно усомниться в истинности и искренности Пушкина, Л. Толстого, Достоевского, Чехова, Шолохова, Распутина и многих других? Оказывается, бывает и такое. Вот, например, Юрий Рост всё же подвергает сомнению искренность и правдивость классиков в изображении русского народа. «Иногда я думаю, — пишет он в своей недавней статье, — что русский народ придуман великими нашими писателями XIX века от совестливости и чувства неловкости за свою удачную жизнь. Их немного, этих народных образов. Так и народа во все времена было меньшинство по сравнению с населением» («Новая газета», 19 сентября 2014, №105).
Что ж, у Юрия Селезнёва есть хорошее объяснение глубочайшим смыслам, заложенным в понятия «народ» и «население», которым апеллирует Рост. Взяв за основу «Прощание с Матерой» Валентина Распутина, он ещё 37 лет назад детально разъяснил, в чём состоит весомая разница в таких, казалось бы, синонимичных понятиях, как «земля» и «территория». «Кто нам земля, — рассуждает сам и вовлекает в рассуждения читателя Селезнёв, — Мать родная или мачеха? Земля взрастившая, вскормившая нас, или же только “территория”? <...> Землю, родную землю, Родину — защищают, освобождают. Территорию — захватывают. <...> Человека, видящего в земле только “территорию”, не слишком интересует, что было до него и что было после него» (Селезнёв Ю. — Память созидающая // «Земля или территория?». Краснодар, 1987). Этого нет у Юрия Ивановича, но вывод напрашивается сам: народ живёт на родной земле, а на территории — население. И хотя, как её называют, «деревенская» проза Валентина Распутина появилась в XX веке, детально проанализированная Селезнёвым полемика актуальна и в более раннем XIX веке, и последующем XXI-ом. Народ XIX века по большей своей части — это крепостные и крестьяне, численность которых составляла на тот момент более 70% жителей государства. Все они даже не знали импортированного с запада слова «атеизм» — верили в Бога по умолчанию, жили по законам устоявшейся морали и по-особому трепетно относились к родной земле. Уж явно не как к просто «территории».
Валерий Сергеев в своих воспоминаниях о Юрии Селезнёве отзывался о нём следующим образом: «Прекрасно знавший русскую, да и не только русскую литературу, серьёзный специалист по Достоевскому, он чувствовал себя “дома“ и во многих других областях культуры. Люди, близко с ним общавшиеся, помнят о его обширных, иногда неожиданных, познаниях в области русской истории, фольклора, о его интересе к старой и новой живописи, музыке, к отдельным проблемам археологии, лингвистики» (Сергеев В. Сердечный поклон // В кн.: Селезнёв Ю. Память созидающая. Краснодар, 1987). Селезнёв знал многое не столько из научного интереса, а скорее даже из духовной потребности глубже познать свой народ, свою культуру и историю. Он считал, что не должно и не может быть иначе, что это естественно, и размышлял об этом в статье 83 года «Златая цепь, или опыт путешествия к первоистокам народной памяти». Ему ли не знать, был ли на самом деле этот русский народ и каким он был. Возможно, повторюсь, только возможно, в русской литературе «народ» действительно несколько идеализирован писателями. Но говорить о том, что он является лишь плодом их фантазии, — это, конечно, абсурд. Так думать могут только те, кому этот народ с его ценностями и культурой совершенно чужд. Для либеральной прослойки населения (именно населения!) это естественно и даже выгодно. Уже много лет они кропотливо строят совершенно новое общество, далекое от истинно русского, некую подделку по западному образцу. Но ведь Россия — не запад: не Америка и не Европа. Да, можно сказать о «европейском населении страны», но нельзя так сказать о народе. Он у нас обособленный, со своей философией и идеологией, своими порядками, культурой и верой. «Нет, русский народ не такой, каким вы его воображаете, — выступал против нигилистов Павел Петрович Кирсанов. — Он свято чтит предания, он — патриархальный, он не может жить без веры...» Не об этом ли пишут все наши классики?
Литература — выражение «национального духа и национальной жизни», — писал Виссарион Белинский.
«Литература — выражение всей жизни», — утверждал Федор Достоевский.
«Наша литература — наша гордость, лучшее, что создано нами как нацией. В ней — вся наша философия, в ней запечатлены великие порывы духа», — уверял Максим Горький.
«Подлинные произведения искусства — это колоссальная духовная энергия народа. Это опыт его и память, запечатлевшая и вобравшая в себя величие, движение и противоречия эпохи», — подтверждает Юрий Бондарев.
Наша история — в нашей литературе. Наша литература — это наша история, а история, по утверждению Юрия Ивановича, — «это не то, что прошло; то, что прошло бесследно, — тень истории. История же — это прошлое, ставшее настоящим, прошлое, приведшее к настоящему».
Народ в русской литературе — это всегда некий сплочённый образ правильности и праведности, силы и крепкого духа. Тема народности — одна из центральных в творчестве Селезнёва. Она лейтмотивом проходит через каждую его статью и становится фундаментальной темой одной из его книг — «Глазами народа: размышления о народности». «Мир Пришвина, — писал Селезнёв, сопоставляя двух разных писателей XX века, в основе творчества которых, однако, «лежит точка зрения народа как целого», — это мир, увиденный личностью, сумевшей как бы слить себя с целым народом; мир Шолохова — это и есть мир самого народа». Читая Юрия Ивановича, я невольно стала думать над тем, к какому «типу» отнести его самого: «пришвинскому» или «шолоховскому»?
Даниэль Дефо ещё в XVII веке в своём произведении «Истинный англичанин» справедливо утверждал, что «Не слава рода, которая обманчива, но только личная добродетель делает нас великими». И хотя его слова имеют несколько иной смысл — неприемлемое возвышение одной нации над другой, но в контексте моей работы и затронутой темы, они могу приобрести и другое значение. Рожденный на русской земле — не всегда русский. Русским человека делает его воспитание согласно традиционным православным ценностям, народная литература и история. Ими, русскими, не рождаются, а становятся. Впрочем, то же самое говорит и Дефо про истинных англичан, которыми нужно стать.
Критик из провинции, смотрящий на литературу вопреки «традиционному» взгляду, Селезнёв ни разу не сменил курса своей идеологии и не предал свои принципы. Юрию Ивановичу не нужно было «сливать» себя с народом и становиться русским, он, мне кажется, с самого начала являлся его частью, ибо так говорить о народе и понимать его может только сам «народ», а не кто-либо со стороны. Чтение же «правильных» книг, годы и опыт только утвердили в нём дух истинно русского человека.
Юрий Иванович хорошо знал прошлое нашей (и не только) страны, понимал, что происходит в настоящем и метко прогнозировал будущее. Примечательно то, что он не проводил строгих границ между классиками XIX века и своими современниками. Виктор Калугин в воспоминаниях о Селезнёве, справедливо заметил, что «в своих размышлениях он [Селезнёв] не отрывает классики от современности, рассматривает современные литературные явления в одном ряду с классическими произведениями». Это вовсе не значит, что критик не признал величия классиков, здесь дело в другом. Для него основой была заложенная в произведениях обоих веков идея народности. Она не являлась эстафетной палочкой, не была частью моды или фантастикой. Она жила и живёт на страницах книг, потому что не была чем-то спонтанно случившимся и подобно спичке быстро догоревшим, наоборот даже. Однако, к сожалению, в конце XX века и в нынешнем XXI веке эта основополагающая идея, казалось бы, пролегшая мощным пластом в сознании людей, угасает.
Вторая часть темы моей работы подразумевает значение трудов Юрия Ивановича для его современников, для нас и уже наших потомков. О том, что критика Селезнёва имела сильную отдачу со стороны несогласных или согласных с ним, но в любом случае потрясённых современников, уже было вскользь сказано выше. Какое значение она имеет сейчас?
Закройте рукой дату написания его статей и дайте на прочтение тому, кто не знаком с его трудами. Уверена, что каждый уловит тот сквозивший между строк дух актуальности для нашего с вами 2014-го. Так было у меня, когда я впервые открыла «Память созидающую» и в течение нескольких часов прерывалась только на то, чтобы вслух отметить «Как точно говорит!» или записать что-нибудь в блокнот. А ведь прошло уже более тридцати лет!
Призыв придерживаться православных ценностей сейчас у большинства вызовет только усмешку. Вера в Бога, в Христа потеряла свой вес, но не потеряла истинного значения. Отчего-то многие совсем не понимают, что православие — основа нравственности. «Русский без православия — дрянь, а не человек», — говорил Достоевский. Идея православия заложена где-то под коркой нашего сознания. Несмотря на все попытки вытеснить или даже уничтожить эту идею, сделать это не так уж и просто. Это, что называется, — коллективное бессознательное, заложенное ещё нашими предками много-много веков назад. Правильно заметил Виктор Гюго: «Когда народ забывает Бога, Бог посылает на землю бедствия». Это относится не только к православным христианам, такой закон распространяется на всех. Прагматик наверняка вступит со мной в полемику. Однако «плоды наказания» мы уже пожинаем. Игнатьич из «Царь-рыбы» Астафьева поставил точный диагноз «новым», современным людям: «Забылся в человеке человек». Бедствие, которое Бог послал нашему «народу» за забывчивость — это «нравственная чума».
Юрий Селезнёв был тем, кто создал некую «вакцину» от этой заразы и помогал создавать её другим. Речь, конечно же, идет о его собственных книгах и редакторской деятельности в «ЖЗЛ», благодаря чему в свет вышли книги Игоря Золотусского, Михаила Лобанова, Юрия Лощица, Валерия Сергеева...
Олег Платонов, как мне кажется, ёмко и справедливо высказался о Селезнёве, отметив, что он «пытался разбудить пребывающее в летаргии национальное сознание русского народа». «Мы все ждём, когда... будет или не будет третья мировая война, ведём борьбу за мир... Но третья мировая война идёт давно, и мы это всё знаем хорошо, и мы не должны на это закрывать глаза. <...> Классическая, в том числе и русская классическая, литература сегодня становится едва ли не одним из основных плацдармов, на которых разгорается эта третья мировая идеологическая война. И здесь мира не может быть, его никогда не было в этой борьбе и, я думаю, не будет до тех пор, пока мы не осознаем, что эта мировая война должна стать нашей Великой Отечественной войной — за наши души, за нашу совесть, за наше будущее, пока в этой войне мы не победим!» Это одно из самых знаменитых высказываний Селезнёва. Он призывал народ мобилизоваться и стать на защиту русской нравственности, русских традиций, русской литературы и истории — всего русского. И он сам был на этой передовой — готовый сражаться и сражающийся.
…В этом году ему исполнилось бы всего 75 лет. Да, история не терпит сослагательного наклонения, но кто знает, что случилось бы с людским сознанием, если бы Юрий Селезнёв так рано не ушёл из жизни. Он, как и Фёдор Достоевский, все «искал человека в человеке», вёл войну со своими современниками, ведёт её сейчас и будет вести, пока победа не будет одержана.
Свою работу я бы хотела закончить словами, с которых начинается «Созидающая память»: «Человек жив, пока жива память о нём».
Автор: Олеся КОЗЛОВА
