Казалось, что после растянутой на три с лишним часа небольшой по объёму «Пиковой дамы» Пушкина зрителя будет сложно чем-то удивить. Видели мы и далеко не молодого человека, и графиню, танцующую на костылях в современном блестящем брючном костюме аки Леди Гага – в общем, всё по Пушкину, но, как водится, не говори «гоп» пока не перепрыгнешь.
Лайт–опера «Гоголь. Чичиков. Души» – постановка по мотивам поэмы Николая Васильевича Гоголя «Мёртвые души». По мотивам – это ключевой элемент суждения, на котором стоит сфокусироваться, ибо «проапгрейдили» классику создатели (Александр Пантыкин, Константин Рубинский, Александр Мацко) этой то ли оперы, то ли мюзикла, то ли балета от всей души.
Попытавшись охватить в постановке несколько произведений Николая Васильевича («Нос», «Шинель», «Женитьба», «Тарас Бульба», «Вий», «Ночь перед Рождеством», «Ревизор»), постановщики, увы, получили какую-то неудобоваримую солянку, в которой сложно разобраться и человеку, прочитавшему все произведения Гоголя, и уж точно не осилить её тому, кто прочёл, к примеру, только «Мёртвые души». Но один из создателей оперы считает иначе: «Мне думается, "Мёртвые души" обладают определённой универсальностью для восприятия разными зрителями. Каждый может считывать разные смыслы на своём уровне. Скажем, девятиклассник познакомится, пусть вкратце, с классическим гоголевским сюжетом и, возможно, захочет взять в руки первоисточник».
Это, конечно же, вряд ли, ибо сюжеты перемешаны и искажены. Более правдиво суждение о том, что постановка будет интересна любителю «лихих авантюрных историй», который «будет напряженно следить за закрученной интригой и наверняка удивится тому, что американцы называют "twist-in-the-end" – неожиданный поворот сюжета в финале, которого, естественно, у Гоголя не было».
«К этой работе мы шли долго, почти 10 лет, и готовились очень серьёзно. Гоголь относится к тем загадкам мировой литературы, которые очень хочется и никак не получается разгадать. Для меня было важно расширить рамки одного произведения и показать в нашем спектакле весь мистицизм Гоголя. В этом смысле жанр, придуманный Александром Пантыкиным и названный "лайт-опера", как нельзя лучше даёт возможность реализовать уникальное качество гоголевских произведений, именуемое фантасмагорией», – прокомментировал работу над постановкой Александр Мацко. В общем, в каком-то извращённом смысле фантасмагория всё же удалась.
Чтобы уместить в два действия все вышеперечисленные произведения и биографию самого Гоголя, создатели изрядно исказили художественные тексты, добавили и вовсе не существующие повороты сюжетов. И если беседующие в начале Чичиков и Хлестаков смотрится вполне неплохо, то, к примеру, сцена получения Ноздрёвым денег от губернатора за сговор против Чичикова выглядит неуместно, как и эпизод, где тот же Ноздрёв учит помещиков Коробочку, Собакевичей и Маниловых просить прощения у вышеупомянутого губернатора.
Появилось в интерпретации постановщиков и продолжение линии Чичиков – губернаторская дочка. На протяжении оперы зрители узнают, что Лизонька обманула сначала отца и властную верхушку города с помощью нарисованных купюр, а затем заполучила деньги, которые похитил и зашил в сюртук Петрушки Чичиков, и сбежала с последним. Песни о муках по поводу высоких чувств и объяснение в любви вроде «я не богат и не чиновник, а я некрасива, застенчива и глуповата, но…» с дополнением в виде тактильных контактов прилагаются.
Но дальше – больше. В течение всего действа на сцене появляется кучер Селифан, который делает попытки научиться читать, изрекающий светлейшие мысли о том, что если не умеешь читать, можно просто вдыхать благодатный дух книг или придумывать содержание самому. Но даже ему не перекрыть врезающиеся в память песенки из дома губернатора, повествующие про фестончики и новые виды исподнего.
Поистине заслуживает внимание сон Чичикова в тюрьме. В него впихнули не только хор, исполняющий «я тебя породил – я тебя и убью», «поднимите мне веки», «если бы губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича» и что-то там про туфли, но и танец мёртвых душ, смахивающих в лохмотьях и с забинтованными головами на мумий (они появляются на сцене на протяжении всей оперы), вынос панночки, покрытой простынёй, нос. Затем в верхнем ярусе сцены, в импровизированных окнах, за которыми виднеется не иначе как адово пламя, появляются герои Гоголя, танцующие души–мумии всё ещё пляшут внизу. И это освещено зловещим кроваво–красным. «Что за чертовщина мне приснилась?» – задаётся вопросом Чичиков. Жаль постановщиков сего действа этот вопрос совершенно не терзает, и спят они, думаю, спокойно.
Стоит сказать и о некоторых героях. Плюшкин не только похож на бабу Ягу, но и ведёт себя не как скряга, а как шут. Ноздрёв же, в сюртуке, точно позаимствованном из фильма «Иван Васильевич меняет профессию», и фуражке больше похож на Остапа Бендера, чем на гоголевского героя. Возможно, так и было задумано, но, к сожалению, играло это на руку бредовости происходящего, а не подчёркивало мысль о типичности образа плута.
В постановке есть и некоторые отсылки к биографии писателя (это учёба в Нежинской гимназии, эпизод с картиной «Явление Христа народу» Иванова), но как они, собственно, связаны с основным сюжетом оперы, сказать сложно.
Финальная сцена – ещё одна «удачная» находка Александра Пантыкина, Константина Рубинского и Александра Мацко. Гоголь, который до этого уже успел появиться на сцене в красной простыне (в инсценировке явления Христа народу), медленно поднимается из конструкции, более всего похожей на кладбищенскую ограду вокруг могилы, и исполняет известный монолог про птицу–тройку. Вторит ему хор из людей в белых одеяниях, располагающийся на стальных лесах вперемешку с очень правдоподобно изображающими мёртвых душами–мумиями.
Нужно, конечно же, сказать и о плюсах постановки. Это безупречная работа декораторов, костюмеров и художника по свету, а также дирижёра и оркестра.
«Мы постарались сделать из поэмы Гоголя авантюрную музыкальную комедию с головокружительными поворотами и почти детективной интригой, сохранив дух оригинала, неповторимый аромат гоголевского стиля…», – говорит Константин Рубинский. К сожалению, старание это всё же не спасает оперу, в которой после переработки, увы, совсем не осталось Гоголя. Хотя это исключительно моё мнение. Зал аплодировал, где-то сзади кричали «Браво!», так казать, «пипл схавал». Да что уж там простой зритель, если даже жюри престижной театральной премии «Золотая маска» оценила оперу в постановке Краснодарского музыкального театра столь высоко, что хотело присудить ей награду в трёх номинациях! Однако что-то не срослось. Аналогичная постановка Оренбургского театра, к примеру, стала лауреатом «Маски–2011» четырежды.
Не срастается что-то у музыкального театра и с постановками произведений в более классических жанрах, нежели мюзиклы или лайт-оперы. Но, как говорится, надежда умирает последней. Дай Бог, чтобы её смерть не совпала с походом на «Евгения Онегина», который мне ещё предстоит.
Автор: Ирина ШЕЙКО
